Ольга заметила Ее еще на платформе.
Под потолком станции в завихрениях сквозняка угрожающе раскачивались тарелки люстр из белого матового стекла – запыленные, засиженные мухами, а вокруг, в желтом подземном свете, клубилась усталость сотен сбившихся в кучу людей, стремящихся домой, в кухни своих блочных жилищ…
Она стояла прямо, глядя перед собой. Первое, что бросилось Ольге в глаза, было длинное черное пальто с английским воротником – Ольга давным-давно сама мечтала о таком, но это было дорого, – и толстое, грубое серебряное кольцо на большом пальце ее правой руки – без узоров и камней, просто массивная серебряная гайка…
В свете вагонных ламп – они сидели друг против друга – Ольга разглядывала Ее более пристально. «Стильная девица,» – была первая мысль.
На коленях у Нее лежал грубый парусиновый рюкзак – темный хаки с черным, испещренный броскими фирменными надписями. Ольга с одобрением стилиста отметила, что свитер крупной вязки в распахнутом вороте пальто девицы был тоже цвета темного хаки. Одной рукой девица придерживала стоящий на полу потрепанный бумажный пакет из модного магазина (из пакета выглядывал белый уголок папки – в такой Ольга когда-то носила акварельную бумагу), другая – с кольцом и аккуратным маникюром – бежевый лак, крупная, длиннопалая холеная кисть – устало лежала поверх рюкзака…
Ольга вынула руку из кармана и посмотрела на собственные пальцы. Тяжелые серебряные перстни были ее слабостью и роднили с теми, кто, как и она, предпочитал их вычурному или однообразно-штампованному золоту - в серебре дышала индивидуальность… Пальцы Ольги были тоньше, лак – светлее. Перстень с лазуритом отягощал указательный палец, подчеркивая его утонченную хрупкость…
Шея девицы была плотно замотана черным толстым вязаным шарфом, круглая, тоже вязаная шапка была опущена на самые брови…
Ольга обежала взглядом все детали, объединив их в цельный образ, и теперь смотрела только на ее лицо. «Красивая, но на ценителя».
Из-под черной шапки девицы на плечи падали длинные пряди пшеничных волос. Она сидела с закрытыми глазами, и в ее крупном чувственном лице было что-то иконописное, византийское. Прямая линия надбровья, темные, томно-тяжелые веки глубоко подо лбом, чистая кожа и губы без помады – в их четко очерченном изгибе таились усмешка, капризность, страдание и легкое презрение к этому примитивному, давным-давно понятому насквозь миру…
Поезд летел в туннеле, и Ольга очередной раз подумала о странной судьбоносности часов в метро, о странных искривлениях времени и пространства, о выпадении из общего потока жизни этого подземного существования, о том, как она всегда связана метрополитенными сетями с теми, кто волею судеб одновременно с ней находится под толщей земли, дорогами, кладбищами и домами…
Суждено мне вечно быть в пути,
Век искать и так и не найти.
В зной, в ненастье, в злые холода
Суждено искать тебя всегда.

Все идти, на перекрестках ста дорог
Звать тебя и воробью крошить пирог…
Все другие – передышка на пути,
Век искать и все идти, идти…

Она открыла глаза и посмотрела на Ольгу, так же пристально, и закрыто, и холодно, и Ольга сделала взгляд отчужденным и безразличным - и вдруг медленно и постепенно, как-то ступенчато, в несколько секунд осознала, что это вполне может быть она, та самая, Его, которую она, Ольга, мельком видела в метро – «в состоянии глубокого укура», как сказал Он на последнем их свидании – она тогда запомнила – высокая, светловолосая, с четким лицом…
Сколько этой лет? Той – двадцать три… или четыре, как Он, кажется, говорил, и этой вполне может быть двадцать три…
А эта родинка над губой справа? Может, и была… Бумажный пакет? Она работает в модном магазинчике – каком? Все может быть…
Ольге захотелось встать. Дернуть ее за руку. «Вы Марина? Вы та, что жила с Ним эту осень и декабрь, та, из-за которой я сделала столько глупостей? Вы с Ним рассорились, не ужились, и ваши трусы у Него до сих пор в коробке с бельем?».
Это смешно, ничего не поделаешь… «Похоже, Вас вытурили из Его жизни, как когда-то меня, но Вы изменяли ему, а я нет, я была маленькой… и верной… и небитой. Но теперь все не так. И я была с ним – при Ваших трусах в Его коробке, и при Вашей резинке для волос на полочке в ванной, и Он сказал, что любит меня, хотя нам с ним никогда не быть вместе…»
Он правильно сказал, подумала Ольга.
«Но я в Его жизни – величина постоянная, константа, также как и Он в моей, и с этим ничего не сделать – ни мне, ни Ему, ни Вам и тем, подобным Вам, что будут после Вас… Мы все равно будем одновременно видеть друг друга во сне и встречаться после этого, потому что иначе не можем – ни я, ни Он, мы обречены на эту вечную связь…»
«А ты, ты – узнала меня? Кто знает. В тот день я была одета иначе, и ты была в укуре… Все может быть…»
Она открыла глаза, снова пристально, в упор посмотрела на Ольгу… отвела глаза, сунула руку в рюкзак, пошарила там, ничего не достала и, словно успокоившись, снова опустила ресницы, откинулась на спинку сиденья. Ольга, точно в ответ, открыла сумку, вынула модную книжку и, прежде чем начать читать, метнула на нее быстрый взгляд поверх страницы.
Ее глаза были закрыты…

1999